Трясущимися, в саже, пальцами он развернул свиток и начал читать.
— Jaz vay pozdravju. Prelusjem váz dobrey, — древние слова звучали очень непривычно и читать их было непросто, при этом Микулов был истощен и не мог сосредоточиться, а ритуальные движения рукой, которым его научили наставники, получались неловкими. — Vimenju te teysoč in enje bogev obnovium vasz.
Но зато у Микулова отлично получилось нацелить эффект от жестов и слов на жуткую рану, а не на себя.
Лежа на полу, он чувствовал, как угасают его силы, но понимал, что поступил правильно. Сама сущность этого чудовища, казалось, предполагала именно такие действия. Можно ли избавиться от раны силой? Нет, новые удары лишь разбередят ее. Рану можно лишь исцелить.
Дерзким безрассудством он лишь подверг себя опасности. Оглядываясь назад, Микулов признал, что существо ни разу не попыталось напасть первым. Оно просто отвечало на его удары. Микулов почувствовал себя глупо: он поторопился с выводами, испугавшись неведомого создания и потому расценив его как угрозу. А ведь рана всего лишь закрыла собой выход и не пыталась навредить ему.
Разумеется! Сама по себе рана не представляет опасности, в отличие от того, кто ее нанес.
Стоило ему произнести заключительные слова, и свиток обратился в прах прямо у него в руках. Микулов поднял глаза и увидел, что рваные края раны затянулись и что вязкие выделения почти перестали вытекать. Он увидел, что некогда огромное создание стало намного меньше, но еще не утратило своей силы, оставалось все таким же отвратительным и, самое главное, по-прежнему преграждало выход. Когда Микулов обдумал увиденное, у него сердце ушло в пятки: действие мантры подходило к концу. Он отчаянно старался вспомнить непостижимые слова мантры, но все было тщетно.
Силы мантры оказалось недостаточно, но другой у него не было. Мысленно он вознес пламенную мольбу богам: «Прошу, помогите мне!»
Это отчаяние отворило потаенную дверь в его сознании. «Сосредоточься на том, что тебе нужно», — твердил некий голос. Да ведь это же он сам повторял себе во время тренировок. «Соберись с мыслями, сосредоточься на необходимом». А сейчас ему было необходимо одолеть неведомое создание, иначе он никогда не выйдет отсюда. Нет! Не одолеть, а исцелить его! «Позволь своей жажде выпустить поток энергии из сознания, из каждой частички тела и духа!»
Микулов отринул все праздные мысли и сосредоточился на том, чтобы исцелить рану. Он испробовал все способы, которые только приходили ему на ум, какими бы нелепыми они ни показались. Он протягивал к существу руки, произносил одними губами слова утешения, которые едва можно было разобрать. Увидев, как низко зависла над ним рана, он вытянул руки и обнял ее, ощутив, как она принимает его энергию. Наконец после нескольких невыносимо долгих минут, в течение которых он изо всех сил старался сосредоточиться, его глаза сами собой закрылись, а руки безвольно опустились на пол. Усталость взяла верх.
Он лежал без чувств и был слишком слаб, чтобы двигаться. В конце концов, он провалился в сон, едва почувствовав, как кто-то невесомо поцеловал его в лоб.
Микулов не знал, как долго пролежал на полу и как сумел обрести достаточно сил, чтобы открыть глаза и приподнять голову. Оглядевшись, он понял, что кроме него, в комнате никого нет. Ничто больше не нависало над ним, и вообще никак ему не угрожало. Он выжидал довольно долго, прежде чем поверить в то, что подсказывало ему чутье: призрачная рана исчезла. Он исцелил ее, и она пропала.
Приподнявшись на локте, он увидел маленькую комнату, которой раньше не заметил, — не больше монастырской кельи. По всей видимости, ведущая туда дверь открылась, после того как он исцелил рану. Внутри он нашел себе пропитание: кувшин воды, чтобы утолить жажду, и соленое мясо, чтобы наполнить желудок. Микулов был так слаб, что не получал удовольствия от еды. Он ел и пил медленно, невозмутимо, обдумывая то, чему научился. Он осмотрел потайную комнату и задумался, что же скрывало ее прежде. Вероятно, какие-то наложенные наставниками чары, способные продержаться хоть целую вечность. Микулов ощущал их энергию своим недавно пробудившимся чутьем. Испытание словно уничтожило некий барьер в его сознании, и теперь он мог ощущать силу богов, хоть пока и слабо. Машинально пожевывая жесткое мясо и запивая его водой, он огляделся и обнаружил, что вокруг сосредоточена куда большая сила, чем он предполагал.
Проглотив очередной кусок, он присмотрелся повнимательнее.
Микулов подсознательно понимал, что призыв такого необычного существа требовал больших навыков управления божественной энергией. Рана должна была появляться примерно тогда, когда сюда приходил послушник из монастыря, а ее исчезновение — к примеру, если ее удалось исцелить, — должно отпирать дверь второй комнаты. Таким образом у преуспевшего послушника была возможность восполнить силы.
Кроме того, отсюда ведь нужно было убирать тела погибших.
Микулов теперь мог не только ощущать сверхъестественную мощь, но и понимал ее назначение. Это была маскировка. Наставники еще что-то здесь спрятали. Сердце заколотилось сильнее, стоило Микулову подумать о том, что же сокрыто в сердце горы, однако он немедленно обуздал свой порыв, напомнив себе о том, что позволяло монахам монастыря Плывущего Неба направлять силу богов, а именно о равновесии духа.
Он начал дышать глубоко и размеренно, а когда полностью справился с эмоциями, мысленно дотронулся до источника энергии и взмахом руки развеял его.
Чары скрывали еще одну комнату с голыми стенами, в которой были сложены тела других послушников.
Много же их там было! Полуразложившиеся, брошенные без погребения тела окоченели и выглядели жутко и в то же время жалко. Учитывая, сколь немногим послушникам дозволяли пройти испытание, тела дерзновенных, надеявшихся стать монахами, копились в этой комнате уже много столетий. От некоторых остались лишь покрытые прахом скелеты, от других — ссохшиеся трупы в разных стадиях разложения. Он осматривал каждого из них, пока наконец его взгляд не привлекло хорошо сохранившееся тело, гораздо крупнее прочих.
«Гачев всегда был выше остальных».
Вглядываясь в глаза своего бывшего мучителя, Микулов вспомнил его слова: «Если будешь следовать только своим порывам, но не воле богов, тебе меня не спасти». Тогда Микулов не представлял, о каком спасении идет речь, но теперь он все понял.
«А ведь предупредив меня, — подумал Микулов, — Гачев спас мне жизнь».
Неужели души этих детей находились в потаенной комнате в заточении вместе с их телами? Об этом ли говорил Гачев, когда упомянул о «спасении»? Если так, то им недолго оставаться в неволе. Поев и восстановив телесные силы, Микулов вышел из пещеры, чтобы поискать подходящее место для захоронения. Он не удивился тому, что не встретил Гачева снаружи, но ему все равно было одиноко.
Насобирать достаточно древесины для погребального костра было невозможно, особенно если учесть, сколько тел он нашел. Микулов надеялся, что будет достаточно вынести их из потайной комнаты и дать им еще раз ощутить тепло солнечного света, прежде чем обрести вечный покой.
Потребовались часы, чтобы вынести каждого на руках из пещеры. Микулов много раз спускался обратно, и закончил работу уже глубокой ночью. Он вынес Гачева последним и положил его тело поверх других. Ночью он спал — спешить было некуда. Наконец наступило утро, и после того как мертвых в последний раз коснулись лучи солнца, Микулов погреб их под камнями, создав огромный памятник погибшим послушникам. Закончив свой труд, он стал читать молитв — на то у него уже не было сил. Коротко попрощавшись с бывшими послушниками, своими братьями и сестрами, он просто развернулся и неуклюже зашагал назад в монастырь.
Микулову понадобилось полтора дня, чтобы не торопясь вернуться с триумфом в стены монастыря Плывущего Неба. Солнце уже давно клонилось к западу, но еще освещало те ворота, через которые он в свое время покинул обитель. Там он встретился с Ведениным, переминавшимся с ноги на ногу. Наставник выглядел очень старым и сгорбленным. Казалось, будто старик дежурил у ворот уже много часов, хотя, судя по сердитому выражению лица, у него остались еще силы.
— Прошло уже больше суток с момента окончания испытания, — сказал он, и эти слова подтвердили многие предположения Микулова. Как он и подумал, исчезновение раны послужило не только символическим окончанием испытания, но также позволило открыться потайной двери и каким-то образом оповестило наставников. Все это время они ждали его возвращения.
— Мои братья устали, и поэтому остался один я, — пояснил Веденин.
«Разумеется, — подумал Микулов. — Как же он упустит возможность подтрунить надо мной и раскритиковать мой бой с раной! Он, наверное, сам не свой, что я преуспел».
Микулов, не говоря ни слова, шагал к Веденину.
— У меня было много дел, брат, — ответил он, и хотя после девяти дней молчания голос его звучал хрипло, он испытывал чрезвычайное удовлетворение от мысли, что может наконец говорить с Ведениным на равных. Тот больше не был наставником, и стал просто братом, ведь Микулов заслужил право занять свое место среди монахов монастыря Плывущего Неба. Тем не менее, он понимал, что обучение его только начинается, так как некоторые наставники десятилетиями занимались с молодыми монахами. Поэтому Микулов всячески избегал в голосе ноток гордости и раздражения и говорил с Ведениным очень уважительно.
Но он все же дал праведному гневу вырваться наружу, чтобы старый монах не перехватил инициативу.
— Я нашел далеко не только потаенную комнату с водой и питьем, — продолжил Микулов и увидел, как дернулись глаза Веденина.
— Достаточно, чем занять целую ночь и день? — спросил старик. Однако в его возмущении было куда меньше уверенности, чем в недавнем гневе.
Микулов посмотрел прямо в глаза Веденину и не отвел взгляд.
— Да, достаточно, — сказал он, выдержав паузу и кивнув. — В горах очень мало деревьев, а мне нужно было похоронить многих братьев.
Воспоминания были еще свежи, и, суда по ошеломленному выражению лица Веденина, ему самому не удалось сохранить бесстрастный вид.
Веденин и другие наставники могли сомневаться в успехе Микулова, но они точно не думали, что он отыщет тайную комнату с мертвецами.
Микулов решительно прошел мимо Веденина, слегка задев его. Он не спешил и не старался уязвить старика, но этот жест вывел того из оцепенения.
— Ты пришел слишком поздно и пропустил занятия! — рявкнул Веденин за его спиной. — Отправишься в лекторий немедленно!
Микулов устало покачал головой, внезапно ощутив всю тяжесть перенесенных тягот.
— Не сейчас, Веденин, — ответил он. — Сначала мне нужно поесть, а затем помыться.
Монах злобно прищурился, и было заметно, каких усилий ему стоит сохранить подобие своего властного облика.
— Ты должен звать меня... — и тут он осекся, — брат Веденин.
Микулов не стал прятать улыбку.
«Как его, должно быть, гложет, что я больше не обязан звать его наставником. Наверное, ему ненавистно, что мы стали братьями, — думал он, но внезапно ему в голову закралась другая мысль. — Я один из самых молодых послушников, когда-либо ставших монахами».
Его сердце наполнилось благодарностью.
— Я буду учиться, брат, — сказал он с искренним смирением и уважением. — Но меня преследует запах смерти, и я не хочу прогневать богов своим смрадом. Сначала мне нужно поесть, затем очиститься, и лишь потом я приступлю к обучению.
Микулов больше не собирался поддаваться на провокации, но и терпеть снисходительность не собирался. Позади старик брызгал слюной от возмущения, но Микулов лишь спокойно шел дальше.
— Спокойной ночи, брат, — только и сказал он, уходя.
Вернувшись в монастырь Плывущего Неба, Микулов долго размышлял об одиночестве, наполнявшем его жизнь. Пройдя испытание в горах, он наконец обрел семью, о которой столько лет мечтал, хотя и не так, как он представлял раньше. Теперь ему необходимо будет называть других монахов в монастыре «братьями» и «сестрами», но его настоящая семья находилась в совсем другом месте: с самыми близкими ему людьми он простился на вершине горы.